Гэнтри – ключевая фигура в вопросе об определении статусажильцов. Без него суд застопорится.

Но прежде необходимо найти Гектора Палму и убедитьпредоставить в наше распоряжение копию той самой служебной записки, что убралииз досье, либо сообщить излагаемые в ней сведения. Обнаружить Гектора нетрудно, проблема – заставить его сказать правду. Он почти наверняка не захочетсотрудничать с нами – кто жаждет потерять работу, да еще имея жену с четырьмядетьми?

Разбирательство в суде таило и иные сложности, первая носилачисто процедурный характер. Как юристы, мы с Мордехаем не могли выступать всуде от имени наследников Лонти Бертон и ее детей. Для этого нас должны былинанять родственники. Мать и братья Лонти отбывали тюремное заключение. Мордехайпредложил направить суду петицию с просьбой назначить одного из нас довереннымлицом семьи Лонти для защиты ее имущественных прав. Это позволит нам покаобойтись без вызова в суд членов семейства. Если мы победим и потерпевшимприсудят компенсации, при дележе денег наверняка развернется целое побоище.

А ведь у погибших детишек были отцы. Придется устанавливатьличности родителей.

– Насчет денег подумать успеем, – сказал Мордехай. – Сначаланужно выиграть процесс.

Мы расположились за столом перед дряхлым компьютером. Янабивал текст, Мордехай расхаживал по комнате и диктовал.

До полуночи мы выстраивали стратегию, черновик за черновикомотрабатывая окончательный вариант иска, споря, уточняя детали процедуры ипредвкушая громкое судебное разбирательство. По мнению Мордехая, оно могло идолжно было стать поворотным пунктом в отношении общества к судьбам бездомных.

Я же расценивал наши труды просто как восстановлениесправедливости.

Без четверти восемь утра я подошел к конторе.

На крыльце меня встретила Руби. И как человек умудряетсявыглядеть таким бодрым после восьмичасовых попыток заснуть на заднем сиденьеброшенного автомобиля?

– Пончика не найдется? – спросила она, когда я щелкнулвыключателем.

Похоже, привычки у нее формируются быстро.

– Посмотрю. Садитесь, я сварю кофе.

Вчерашние черствые пончики за ночь окаменели, но другогосъестного на кухоньке не нашлось. Я взял на заметку купить к завтрашнему утрусвежих – Руби наверняка заявится.

Пока я возился с кофе, она маленькими кусочками, дабыпроизвести впечатление дамы благовоспитанной, ела пончик.

– Где вы обычно завтракаете? – полюбопытствовал я.

– Нигде.

– А обед и ужин?

– Пообедать можно у Наоми, это кухня на Десятой улице, аужинать хожу на Пятнадцатую, в приют.

– Что вы делаете в течение дня?

Руби, согреваясь, сложила над горячим стаканчиком ладонидомиком.

– Сижу у Наоми.

– Сколько там женщин?

– Много. Относятся к нам неплохо, но разрешают оставатьсятолько днем.

– Прибежище бездомных женщин?

– Вроде того. До четырех. Большинство наших ночуют вприютах, а кое-кто и вовсе на улице. У меня хоть есть машина.

– Там знают о вашем пристрастии к крэку?

– Наверное. Они предлагали мне ходить на беседы, не одна ятакая. Бабы пьют и колются не хуже мужиков, ты же знаешь.

– Признайся, вчера не обошлось без дозы? – В жизни не думал,что осмелюсь задать столь интимный вопрос клиенту. Похоже, Руби стала для менябольше чем клиентка.

Руби уперлась подбородком в грудь.

– Скажи мне правду.

– Я должна была принять. Не могу я без этого.

Упрекать ее не имело смысла. Я ведь палец о палец не ударил,чтобы помочь ей избавиться от наркотика. Именно в данный момент ее исцелениеприобрело для меня принципиальное значение.

Она попросила еще пончик, и я, завернув в фольгу, положилпоследний поверх дымящегося стаканчика. К Наоми Руби опоздала.

* * *

Поход за справедливость начался с митинга у мэрии. Мордехай,известная и почитаемая среди бездомных фигура, занял место на трибуне.Церковный хор, облаченный в пурпурные с золотом одеяния, бодрыми гимнамиподнимал настроение собравшихся. Поодаль стояли полицейские; барьерыперегораживали проезжую часть улицы.

БАСН обещало направить на митинг не менее тысячи своихчленов, и обещание сдержало. Огромная колонна людей, лишенных крова, но негордости, возвестила о прибытии явно отрепетированным скандированием. Живаярека мгновенно привлекла внимание телекамер.

Посланники братства расположились напротив лестницы ипринялись размахивать написанными от руки плакатами и транспарантами:

КОНЕЦ ПРЕСТУПНОСТИ;

ОСТАВЬТЕ НАМ НАШИ ПРИЮТЫ;

ДАЕШЬ ПРАВО НА ЖИЛЬЕ;

РАБОТЫ! РАБОТЫ! РАБОТЫ!

Перед полицейскими барьерами то и дело останавливалисьцерковные автобусы, к толпе присоединялись новые сотни, причем большинствопассажиров никак не походило на бездомных. В основном это были женщины, одетыекак на воскресную проповедь. Меня теснили. Я не видел знакомых, даже Софии иАбрахама, хотя точно знал, что они здесь. Митинг в память Лонти Бертон оказалсясамой представительной и многолюдной акцией бездомных за последние десять лет.

Над толпой возвышались портреты в траурных рамках, подфотографией погибшей молодой женщины была помещена подпись:

КТО УБИЛ ЛОНТИ?

Активисты раздавали плакаты налево и направо, охотниковдержать их было хоть отбавляй даже среди членов братства, перегруженныхтранспарантами.

Послышался нарастающий вой сирены. В сопровожденииполицейской машины ко входу подъехал катафалк. Шестеро крепких мужчин извлекличерный фоб и подняли на плечи, готовые к символическим похоронам. Вслед запервым гробом из толпы вынырнули остальные четыре – того же цвета, но поменьшеразмерами.

Толпа расступилась, гробы поплыли к лестнице, хор затянулпрощальный псалом, и на глаза у меня навернулись слезы. Один гробик олицетворялОнтарио.

На поднятых руках люди передавали гробы друг другу.